| Пятница, 26.04.2024, 00:29 | Главная | Регистрация | Вход | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Авторский сайт Екатерины МитрофановойЕкатерина Митрофанова — российская писательница, автор романов о любви, молодёжной прозы, исследователь творчества английских писательниц Шарлотты, Эмили и Энн Бронте | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Меню сайтаПоискВход на сайтКалендарь
Архив записейДрузья сайтаСтатистика |
 «1 марта 1847 г.
Даже рискуя показаться чрезмерно требовательной, не могу не признать, что мне хотелось бы всегда получать от Вас такие длинные письма, как последнее. Коротенькие записки, словно очень маленькие кусочки чего-то вкусного, — они дразнят аппетит, но ими не насыщаешься, а от письма чувствуешь себя более удовлетворенной; но, все равно, я очень рада и запискам, так что не подумайте, что бесполезно черкнуть пару строк, когда ты ограничен во времени и нет под рукой большого листа бумаги. Уверяю Вас, что и несколько строк очень желательны — только бы дошли. И, хотя я люблю длинные письма, я никоим образом не хочу заставлять Вас их писать. Очень хочу, чтобы Вы приехали в Хоуорт, прежде чем я выберусь в Б... . Это мое желание кажется мне совершенно естественным и правильным. Надо сохранять дружбу должным образом, оказывал друг другу услуги, иначе появляются беспокойство и тревога, а это наносит урон взаимности. Будет удобнее, если Вы приедете летом, когда стоит хорошая погода, а не зимой. Мы могли бы больше гулять, чувствуя себя менее привязанными к дому и нашим комнатам. Последнее время Брэнуелл ведет себя удручающе. Полагаю, что его экстравагантное поведение, а также таинственные намеки, которые он делает (выражать свои мысли просто он не может), скоро приведут к тому, что мы услышим о его новых долгах. Я чувствую себя получше и приписываю слабость холодной погоде, а не тревожным мыслям». (Из писем Шарлотты Бронте к подруге)[1].
«24 марта 1847 г.
Если все будет хорошо, то мы должны снова увидеться в Хоуорте. А я недовольна Вами за то, что Вы в весьма преувеличенных тонах расписали мисс М. мое самочувствие, и она настоятельно советует мне уехать из дома. Теперь уж я постараюсь не проговориться Вам, когда совсем раскисну. Как будто люди не могут позволить себе роскоши поплакаться, хотя они и не при последнем издыхании! В следующий день рождения мне исполнится тридцать один год. Юность пролетела, как сон, и я плохо использовала это время. Что я сделала за тридцать лет? Не так-то много». (Из писем Шарлотты Бронте к подруге).
«Пятница нам всем очень подходит. Я верю, что теперь ничто не помешает Вашему приезду. Но если погода подведет и пойдет дождь, то я заплачу. Не ждите, что я Вас встречу. К чему это? Я никогда не любила никого встречать и сама не люблю, когда встречают меня. Если, конечно, у Вас с собой будет коробка или корзинка, которую я могла бы донести, — тогда в этом есть смысл. Приезжайте в черном, голубом, розовом, белом или ярко- красном, как того пожелаете. Приезжайте скромная или нарядная — ни цвет, ни состояние одежды не имеют значения. Главное, чтобы это были Вы, тогда все будет в порядке». (Из писем Шарлотты Бронте к подруге, 1847 год).
«20 мая 1847 г.
Ваше вчерашнее письмо на самом деле меня ужасно разочаровало. Я не виню Вас, так как знаю, что Вы не виноваты. Но от упрека не удержусь, мне мучительно и горько. Что касается поездки в Б..., то я не приближусь к этому месту до тех пор, пока Вы не приедете в Хоуорт. Привет всем вместе и каждому в отдельности, а в придачу большое количество горечи и желчи, от излияния коих только Вы и ваша мама исключаются. — «Вы вправе высказать обо мне свое суждение. Признаю, что, возможно, я не совсем права, но я глубоко обижена. Я полагала, что на этот раз организовала Ваш приезд как можно лучше. В другой раз это будет труднее сделать». (Из писем Шарлотты Бронте к подруге).
«Меня удивили ее взгляды относительно замужества. Даже если ее муж будет тираном, он волен поступать по-своему. Объясните ей (если она снова выскажется в том же духе), что ей следует иметь в виду: если у ее мужа сильная воля, он должен обладать здравым смыслом, добрым сердцем и быть справедлив; потому что неумный, но волевой человек просто невыносим: невозможно с ним совладать и его направлять. При любых обстоятельствах тиран — это проклятье». (Из писем Шарлотты Бронте, 1847 год).
«Господам Смиту и Элдеру.
15 июля 1847 г.
Милостивые государи,
представляю на Ваше рассмотрение следующую рукопись. Я был бы рад как можно скорее узнать, одобряете ли Вы ее и беретесь ли напечатать. Адрес: Мисс Бронте, для Мистера Каррера Белла, Хоуорт, Бредфорд, Йоркшир». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту и Элдеру.
2 августа 1847 г.
Милостивые государи,
примерно три недели назад я послал на Ваше рассмотрение рукопись под названием «Учитель» — повесть Каррера Белла. Мне хотелось бы знать, получили ли вы ее. Прошу Вас сообщить мне при первом же удобном случае, сможете ли Вы ее напечатать. Остаюсь, милостивые государи, Я вкладываю конверт для ответа».
С уважением,
Каррер Белл. (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Ваше возражение, состоящее в том, что роман недостаточно интересен, я принимаю как небезосновательное, но все же, мне кажется, ее можно было бы напечатать без большого риска, если вслед за ней незамедлительно появится другая работа того же автора, более захватывающая и волнующая. Первую работу можно представить как введение — нужно дать публике возможность привыкнуть к новому имени; успех второй может оказаться более вероятным. У меня есть еще один роман — он пока в работе, хотя почти закончен. Я постараюсь сделать его более интересным, чем «Учитель». Надеюсь через месяц его дописать. Если найдется издатель для «Учителя», следующая книга могла бы последовать настолько скоро, насколько это представляется целесообразным. Таким образом, интерес публики (если таковой появится) не успеет охладеть. Не будете ли Вы столь добры, чтобы оказать мне услугу и высказать Ваше мнение об этом плане?» (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту и Элдеру.
24 августа 1847 г.
Посылаю Вам рукопись под названием "Джейн Эйр". Это роман Каррера Белла в трех частях. Так получилось, что я не смог заранее оплатить пересылку пакета, так как на маленькой почтовой станции, где я его отправлял, деньги за это не берут. Если бы по получении рукописи Вы были так добры и указали сумму, требуемую за доставку, я бы незамедлительно отправил ее в виде марок. В будущем Лучше писать на адрес мисс Бронте для мистера Каррера Белла, Хоуорт, Бредфорд, Йоркшир, так как письма, адресованные иначе, рискуют не дойти до меня. Во избежание недоразумения я вкладываю конверт)». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту, Элдеру и К°.
19 октября 1847 г.
Милостивые государи,
сегодня утром мне прислали шесть экземпляров «Джейн Эйр». Книга имеет все достоинства, которые ей может придать хорошая бумага, четкая печать и приличествующая обложка. Если книга не расходится, то вина в том автора — Вы же вне критики. В ожидании суждений прессы и читателей, остаюсь с уважением к Вам,
К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту, Элдеру и К°.
26 октября 1847 г.
Милостивые государи,
я получил газеты они вполне благосклонно оценивают «Джейн Эйр», как я и надеялся. Заметка в «Литерари Газет» написана довольно однообразно, а «Атенеум» имеет свой стиль, который я уважаю, но не нахожу привлекательным, И все-таки, когда журналы такого ранга считают своим долгом оказать поддержку и признание неизвестному автору, то от этого может закружиться голова, У меня есть все основания быть довольным. Между тем быстрая распродажа стала бы действенной поддержкой ввиду недоброжелательности некоторых критиков. С уважением к Вам, господа, К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту, Элдеру и К°.
13 ноября 1847 г.
Милостивые государи,
я подтверждаю получение Вашего письма от 11 числа текущего месяца и благодарю Вас за изложенную в нем информацию. Заметка из «Пиплз джорнэл» также своевременно дошла до меня, а сегодня утром я получил «Спектейтор». Рецензия, помещенная в нем, будет воспринята только людьми определенного образа мысли. Ожидаю, что последуют и другие аналогичные отклики. Боюсь, такая оценка книги не будет способствовать спросу на нее. Но если «Джейн Эйр» — стоящее произведение, оно сумеет выдержать натиск неблагоприятных мнений.
С уважением к Вам,
К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту, Элдеру и К°.
30 ноября 1847 г.
Милостивые государи,
я получил «Экономист», а не «Экзэминер». По каким-то причинам газета пропала, как и «Спектейтор» в прошлый раз. Однако я рад узнать из Вашего письма, что заметка в нем о «Джейн Эйр» была благоприятной, а также о том, что планы на будущую работу, кажется, появляются.
Я весьма обязан Вам за информацию относительно «Грозового перевала».
Остаюсь с уважением к Вам,
К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту, Элдеру и К°.
1 декабря 1847 г.
Милостивые государи,
сегодня я получил «Экзэминер» — его неправильно адресовали Карреру Беллу для мисс Бронте. Позвольте поставить Вас в известность, что в будущем лучше не указывать имя Каррера Белла на конверте. Если корреспонденция будет направляться просто мисс Бронте, то более вероятно, что она попадет по назначению. Каррер Белл неизвестен в округе, и я не хотел бы, чтобы она пропала. Заметка в «Экзэминер» меня очень порадовала. Такое впечатление, что она вышла из-под пера знающего человека, который разбирается в вопросах критики. Конечно, одобрение такого журнала обнадеживает автора и, полагаю, принесет пользу моей работе.
Остаюсь с уважением,
К. Белл. (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«<…> Я также получил еще семь других заметок из провинциальных газет, вложенных в конверт. Искренне благодарю Вас за такую пунктуальность в пересылке мне всевозможной критики о "Джейн Эйр"». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Господам Смиту, Элдеру и К°.
10 декабря 1847 г.
Милостивые государи,
с признательностью подтверждаю получение Вашего письма с Вложенным банковсю4м почтовым счетом, за что благодарю Вас. Я уже высказал Вам мои чувства относительно Вашей доброты и откровенности. Могу только заверить Вас, что надеюсь всегда поступать так, чтобы Вы были довольны мною. Если результат моих последующих усилий окажется для Вас приемлем и выгоден, я буду очень рад. И буду весьма болезненно переживать, если когда-либо дам Вам повод пожалеть о том, что Вы стали моими издателями. Вы не должны извиняться за то, что редко пишете мне. Конечно, я всегда рад Вашим письмам. Мне также очень хотелось бы получить весточку от мистера Уильямса[2] — моего первого благожелательного критика. Он первым подбодрил меня и призвал продолжить писательский труд, и я, естественно, отношусь к нему с уважением и благодарностью. Простите неформальный стиль моего письма. Остаюсь с уважением,
Каррер Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к издателям. [Издательство «Смит, Элдер и К°»]).
«Дж. Г. Льюису, эсквайру.
6 ноября 1847 г.,
Дорогой сэр,
вчера я получил Ваше письмо. Уверяю Вас, что я ценю намерения, с которыми оно было написано, и искренне благодарю за ободряющую похвалу и ценный совет.
Вы остерегаете меня воздерживаться от мелодрамы и призываете следовать жизни. Когда я впервые начал писать, то будучи верен принципам, сторонником которых Вы являетесь, я решил, что моими единственными советчиками станут природа и правда. Я сдерживал свое воображение, остерегался романтики, подавлял эмоции, Я также избегал слишком яркого колорита и пытался создать нечто смягченное, строгое и правдивое. Моя работа (роман в одном томе) была закончена, и я предложил ее издателю. Он сказал, что книга написана оригинально, правдиво, но принять ее он тем не менее не может: у него нет гарантий, что подобную книгу купят. Я обращался к шести издателям по очереди, и все они сказали, что этому произведению не хватает «захватывающего или волнующего сюжета», что это никоим образом не подойдет для библиотек, выдающих книги на дом, а от таких библиотек в основном зависит успех художественных произведений. Поэтому они не могут публиковать то, что не будет пользоваться спросом.
«Джейн Эйр» вначале была по этой причине отвергнута, но, наконец, получила одобрение.
Я упоминаю об этом не потому, что боюсь осуждения, но чтобы обратить Ваше внимание на истоки определенных литературных пороков. Если бы в Вашей ближайшей статье во «Фрейзер» Вы посвятили несколько слов просвещению читающей публики, которая пользуется библиотеками, то сделали бы доброе дело.
Вы также советуете мне не отклоняться от жизненного опыта, поскольку я слаб в том, что касается художественного вымысла. Вы говорите: «настоящий жизненный опыт всегда и всем интересен».
Я согласен с Вами, но, дорогой сэр, разве опыт каждого отдельного человека не ограничен? И если писатель подробно останавливается исключительно и преимущественно только на нем, разве он не начинает повторяться и не становится эгоцентристом? Воображение — это мощный, беспокойный дар, который требует быть услышанным и использованным. Неужели мы совсем глухи к его призывам и бесчувственны к его усилиям? Когда оно представляет нам яркие картины, разве не стоит попытаться их воспроизвести? А когда оно красноречиво и проникновенно говорит с нами, разве мы не должны писать под его диктовку?
Я постараюсь поскорее разыскать следующий номер «Фрейзер», чтобы ознакомиться с Вашими взглядами на эти вопросы.
Остаюсь с уважением к Вам, дорогой сэр,
К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к Дж. Г. Льюису).
«Господину У. С. Уильямсу, эсквайру.
10 ноября 1847 г.
Дорогой сэр, я получил «Британию» и «Сан», но не «Спектейтор», о чем весьма сожалею, так как этот журнал, хоть и неприятный критик, но часто полезный. Благодарю Вас за сведения о мистере Льюисе. Я рад был услышать, что это умный и искренний человек. Раз так, я смогу стойко вывести его критические сентенции, даже если они мне не нравятся, и не стану роптать одаренность и честность имеют право выносить приговор, когда полагают его заслуженным. Однако, из сказанного Вами, я рассчитываю получить благоприятный отзыв. Ваше сообщение о различных домыслах относительно подлинности братьев Белл очень меня позабавило: если бы загадка разрешилась, то, вероятно, она не стоила бы стольких беспокойств. Но не буду об этом — нас устраивает, чтобы все оставалось по-прежнему, тем более, что это никому не вредит. Рецензент, заметивший небольшой томик стихов в «Даблин мэгэзин», предположил, что так называемые три персонажа на самом деле — один человек, который наделен чрезмерным самоуважением и потому, обремененный собственными достоинствами, посчитав, что они слишком обширны, чтобы уместиться в одном человеке, соответственно разделил себя на три части, чтобы пощекотать верны изумленной публики. Эта замечательная мысль рецензента очень оригинальна, но не точна. Нас трое.
С уважением к Вам,
К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к У. С. Уильямсу).
«Дж. Г. Льюису, эсквайру.
22 ноября 1847 г.
Дорогой сэр, наконец-то я прочел «Рэнторпа». Я смог получить его всего два дня назад. Это совершенно новая для меня книга, не вариации чего-то давно известного, а именно совсем новая. Я понятия не имел, что теперь пишутся подобные книги. Она совершенно не похожа на популярное художественное произведение: ум пополняется свежими идеями, а Ваш опыт и убеждения передаются читателю. Видно, что для автора они представляют совершенно необычную значимость и интерес. Теперь я ожидаю критики «Джейн Эйр» с другими чувствами, чем до прочтения «Рэнторпа». …Вы будете строги — Ваше последнее письмо подтверждает это. Что ж! Я постараюсь извлечь пользу из Вашей суровости. Кроме того, теперь, когда я уверовал в Вашу справедливость и умение разбираться в сути, я считаю и Вас подверженным ошибкам, как всякого смертного. И если что-то в Вашем суждении слишком меня уязвит или заденет за живое, или даже причинит сильную боль, я не поддамся сразу чувству обиды, а постараюсь через некоторое время разобраться во всем без предубеждения.
Остаюсь к Вам с глубоким уважением,
К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к Дж. Г. Льюису).
«Что касается изображения человеческих характеров — это случай особый. Я готова признать, что Эмили едва знает с практической стороны сельских жителей, среди которых живет, — не более, чем монашка знает людей, проходящих мимо ворот ее монастыря. Моя сестра необщительна по натуре: обстоятельства благоприятствовали ее стремлению к уединению — кроме как в церковь или на прогулки по холмам она редко выходила из дома. Хотя она благожелательно относилась к окружающим, общения с ними она никогда не искала, и за редким исключением ей это удавалось. Тем не менее она знала их образ жизни, манеру разговора, их семейные дела, она с интересом слушала и говорила о них, делая детальные наброски характеров, красочно и точно. Но с ними она едва обменялась и словом. В результате ее разум впитал ту действительность, которая ограничивалась исключительно трагическими и ужасными событиями, а память запечатлела тайные рассказы о жестоких случаях, произошедших по соседству. Ее душевное состояние, будучи скорее мрачным, чем Веселым, создало Хитклифа, Эрншо, Кэтрин. Она и не представляла, что сотворила. Узнай она, что читатель содрогнулся от тяжелого впечатления, произведенного на него такими безжалостными и неумолимыми характерами, душевно заблудшими, опустившимися, что некоторые ярко описанные, страшные сцены лишают его ночью сна, а днем душевного покоя, она удивилась бы и заподозрила притворство. Если бы она жила незатейливо, ее ум развился бы сам по себе, как сильное дерево, высокое, прямое, с широко раскинувшимися ветвями, и его плоды приобрели бы вызревшую сочность. Но на развитие подобного ума могли оказать действие лишь время и опыт влиянию людей она не поддавалась». (Из заметок Шарлотты Бронте).
«11 января 1848 г.
Последнее время дома было неуютно — Брэнуелл каким-то образом ухитрился достать денег из прежнего источника и причинил нам массу неприятностей. Папа изнурен и изводит себя днем и ночью, не дает нам ни минуты покоя из-за своих болезней. У него было несколько припадков, и одному Богу известно, каков будет конец. Но у кого, скажите, нет недостатков, собственной боли, семейной тайны? Остается только делать, что можешь, и терпеливо выносить то, что посылает Господь». (Из писем Шарлотты Бронте).
«Дорогой сэр, искренне благодарю Вас за великодушную рецензию. Выражаю Вам свою благодарность с особым чувством удовлетворения, так как теперь я уверен, что она вполне уместна. Вы не были суровы в отношении «Джейн Эйр» — Вы были весьма снисходительны. Я рад, что Вы прямо сказали мне о моих ошибках, так как в опубликованной заметке Вы лишь мимоходом остановились на них, и, возможно, я бы не обратил на них должного внимания. Я имею в виду Ваше предостережение в дальнейшем быть внимательнее, начиная новое произведение. Мой запас жизненного материала небогат, скорее скуден, и к тому же мой опыт, знания и способности не настолько разнообразны, чтобы я мог стать плодовитым писателем. Я говорю Вам это потому, что Ваша статья во «Фрейзер» оставила у меня чувство неловкости, будто Вы лучше думаете об авторе «Джейн Эйр», чем он того заслуживает. Хотя я Вас никогда не видел, я бы предпочел, чтобы у Вас сложилось правильное мнение обо мне, а не столь преувеличенно лестное. Если я когда-либо напишу еще книгу, то это будет именно о том, что Вы называете «мелодрамой». Я так думаю, но не уверен в этом. Полагаю также, что последую совету, светящемуся в «кротком взгляде» мисс Остен: «писать много и в более светлых тонах». Но и в этом я не уверен. Когда писатели пишут легко и гладко, они перестают воспринимать какие-либо советы и полагаются лишь на собственные суждения; они используют определенную лексику и настаивают на ее употреблении, независимо от того, насколько она уместна; вводят новые характеры, не задумываясь над развитием событий; отвергают тщательно разработанные старые идеи и неожиданно создают или перенимают новые. Разве это не так? И следует ли противодействовать этому? И сможем ли мы это сделать? Я рад, что скоро появится Ваше новое произведение. Особенно любопытно было бы узнать, пишете ли Вы, сообразуясь с собственными принципами и вырабатывая собственные теории. В «Рэнторпе» Вы не следовали им всецело — по крайней мере, в последней главе. Но первая часть, по-моему, безупречна: в ней чувствуется энергия, правда, значительность, что придает книге подлинную ценность. Но, чтобы так писать, надо много видеть и знать, а я видел и знаю очень мало. Почему Вам так нравится мисс Остен? Я удивлен. Что заставило Вас сказать, что Вы бы предпочли написать «Гордость и предубеждение» или «Тома Джонса», чем «Уэверли»[3]? Я не был знаком с романом «Гордость и предубеждение», пока не прочитал о нем в Вашей статье — только после этого я прочел эту книгу. И что же я обнаружил? Точный слепок с обычного лица! Тщательно огороженный и ухоженный сад с аккуратными бордюрами и нежными цветами, но ни единого яркого живого облика, ни открытой сельской местности, полной свежего воздуха, украшенной голубыми холмами, или живописным ручейком. Я с трудом ужился бы с ее леди и джентльменами в их. изысканных, но душных домах. Подобные суждения, вероятно, Вас раздосадуют, но я рискну их высказать. Теперь я понимаю, почему восхищаются Жорж Санд, хотя я ни одним из ее произведений не восхищаюсь полностью (даже «Консуэло», который я считаю лучшим, или, во всяком случае — лучшим из того, что я читал, кажется мне соединением странной экстравагантности и удивительной изысканности). Все-таки у нее такая способность восприятия, которую я, если и не понимаю вполне, но могу глубоко уважать. Она — проницательна и мудра, а мисс Остен лишь практична и наблюдательна. Я не прав? Или Вы были опрометчивы в своих высказываниях? Если у Вас есть время, то я буду рад продолжить эту тему дальше. Если нет, или если Вы считаете мои вопросы не заслуживающими внимания, не утруждайте себя ответом.
С уважением, К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к Дж. Г. Льюису, 12 января 1848 года).
«Дж. Г. Льюису, эсквайру.
18 января 1848 г.
Дорогой сэр, я должен написать Вам снова, хотя и не имел намерения так скоро беспокоить Вас. Мне придется одновременно и не согласиться с Вами. Вы поправили мои непродуманные замечания на тему «влияние». Я принимаю Ваше определение того, каковы должны быть результаты этого влияния и признаю мудрость Ваших принципов. Но что за странная нотация следует затем в Вашем письме! Вы говорите, мне следует понять, что мисс Остен не поэт, у нее отсутствует «сентиментальность» (Вы презрительно заключили это слово в кавычки), красноречие, ей чужда восторженность поэзии. А затем Вы добавляете, что я должен усвоить, что она — одна из больших художников, рисующих человеческую натуру, и одна из немногих писателей, обладающих наиболее развитым чувством меры. Я признаю лишь последнее замечание. Может ли большой художник обходиться без поэзии? Он не может не обладать этим божественным даром, как я его понимаю. Но мне ясно, что Вы под «поэзией» понимаете нечто совсем другое, как и под «сентиментальностью». Насколько я понимаю это слово, именно поэзия облагораживает мужеподобную Жорж Санд и создает из грубого материала нечто божественное. Именно «сентиментальность», как я ее понимаю, — сентиментальность потаенная, но при том — подлинная — именно она нейтрализует злобу грозного Теккерея, и превращает то, что могло бы стать разъедающим ядом, в целебный эликсир. Если бы в глубине сердца Теккерей не питал любовь к себе подобным, он бы страстно настаивал на изничтожении общества; он же желает лишь реформировать его. Мисс Остен, не обладая, как Вы говорите, «сентиментальностью» и «поэтичностью», возможно, смотрит на вещи разумно и реально. Она обладает даром «реальности» и наблюдательности, но она не может быть названа великой. Я покорно снесу Ваш гнев — разве я не усомнился в совершенстве вашей любимицы? Возможно, впрочем, что буря меня минует. Тем не менее, когда смогу (не знаю когда, так как у меня нет доступа в библиотеку, выдающую книги на дом), то усердно и внимательно прочитаю все романы мисс Остен, как Вы рекомендуете. Вы должны простить меня за то, что я не всегда думаю так, как Вы, но все равно я Вам благодарен.
К. Белл». (Из писем Шарлотты Бронте к Дж. Г. Льюису).
----------------------------------------------------
[1] Здесь и далее фрагменты из писем Шарлотты Бронте приведены по следующему изданию: Гаскелл Э. Жизнь Шарлотты Бронте. Ч. II, гл. II // Бронте Ш. and Another Lady. Эмма. – М.: ООО «Издательство АСТ»; Харьков: «Фолио», 2001. – С. 261 – 297. Перевод с англ. И. Ирской. (Орфография перевода сохранена). Дальнейшие примечания даны по указанному источнику.
[2] У. С. Уильямс сотрудник издательства «Смит, Элдер и К°», помогавший Ш. Бронте связаться с владельцами издательства.
[3] «Гордость и предубеждение» (1813) — роман Джейн Остен; «История Тома Джонса, найденыша» (1749) — роман Генри Филдинга; «Уэверли» (1814) — роман Вальтера Скотта. | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |  | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
© Митрофанова Екатерина Борисовна, 2009 |  |